[indent] Ремус глядит на него волком, когда Аластор повышает на него голос: смотрит исподлобья, челюсть напряжена, голова вжата в плечи, вид в целом такой, словно ещё секунда – и он бросится на Аластора и вцепится ему в глотку. Ничего такого он, впрочем, делать не собирается, только лишь ждёт, когда с ним закончат скандалить. «Пока я не отвечу, наш разговор не окончен», – легко считывает это.
[indent] Его так и подымает рявкнуть Аластору в лицо, что нихрена не понимает. Что он даже не представляет, каково ему. Близость полнолуния накладывает свои отпечатки, и Рем в преддверии очередной мучительной ночи бесится, нервничает, ведёт себя резко и в целом не так, как обычно от него ожидают – такого всего из себя спокойного и тихого. Мародёры-то в целом привыкли к тому, что в канун полнолуния у их Лунатика заезжают шарики за ролики, и то он даже с ними умудрялся скандалить. Что уж говорить об Аласторе, который отнюдь не отличался ангельским терпением – а Рем ещё и знал, за какие ниточки надо дёргать, чтобы точно довести его до белого каления.
[indent] Вопреки здравому смыслу он не пытается найти какой-то компромисс – вместо этого упирается рогом. Упрямства ему не занимать. «Я просто тяну время», – и это лучшее, что он может сделать. 
[indent] – Мне это нужно, – цедит Рем, – я знаю, что делаю. Я в состоянии остановить кровь, если нужно, не надо нянчиться со мной, как с ребёнком.
[indent] Его голос звучит тихо, но при этом достаточно твёрдо, чтобы понять: он не передумает и не пойдёт на попятную, хоть ты тресни. Даже если пригрозить очередными избиениями – всё равно сделает по-своему.
[indent] Но он бы соврал, если бы сказал, что сердце не ёкнуло, когда Аластор напоминал ему, что не причинит вреда.
[indent] Каким-то чудом ему удаётся проглотить куда более обидные слова, лезущие наружу.
[indent] Остаток вечера Рем его избегает, как может. Ходит из угла в угол, не в силах усидеть на месте, растирает ноющие запястья. Иногда ложится на диван и сворачивается на нём клубком – чтобы потом встать и продолжить накручивать круги по чужой квартире. Сегодня ночью луна ещё не полная, превращение ему не грозит, но его близость Рем всё равно чувствует – и мучается от ломоты во всём теле, чуть ли не скулит и не лезет на стенку от боли.
[indent] Он легко привыкал ко всему: к порезам, к твёрдой руке Аластора, к сексу, к крепкой ладони, сжимающей волосы и тянущей за них. Не мог привыкнуть лишь к боли во время трансформации – по какой-то причине она всегда неизменно оказывалась сильнее всего, и Рем не мог отыскать нечто более болезненное, мучительное и пугающее.
[indent] В конце концов, немного успокоившись, он улучает момент и подходит к Аластору со спины, ткнувшись ему в плечо.
[indent] – Прости, – виновато шепчет Рем, – мне правда это нужно. Мне иногда кажется, что если я... если я что-то с собой не сделаю, то случится нечто плохое. Задохнусь, сердце остановится, голова, блядь, взорвётся, я не знаю, как ещё объяснить.
[indent] Он правда не знает – хотя и очень старается.
[indent] Может быть, Аластор поймёт. Понял же он как-то, что ему нужна боль – в каком угодно виде. Лишь бы только она была.
Про себя он решает, что раз сегодня провинился перед Аластором, то, значит, должен что-то сделать – вместо извинений, так сказать. Он обещает себе, что этой ночью не будет резаться.
[indent] И, как назло, именно эта ночь оказывается из тех беспокойных.
***
[indent] Среди ночи он совершенно бесцеремонно расталкивает Аластора.
[indent] Ему плохо, и он обещал, что не будет резаться – не сорваться с места и не рвануть в ванную к своим лезвиям стоит ему невероятного усилия воли.
[indent] Ремуса так сильно кроет, что он готов заскулить и взвыть, как собака. Кажется, будто его скрутило, как в гигантской мясорубке, перемололо заживо, вместе с костями, которые хрустят, перетираемые жерновами. Он часто и поверхностно дышит – коротко хватает ртом воздух, потому что ему мерещится, будто его не хватает, и он задыхается.
[indent] Он не может выдавить из себя ни слова, не может объяснить, что именно с ним происходит – ему просто одновременно и плохо, и больно, и страшно, и нервно буквально до трясучки, и все ощущения словно выкручены на максимум. Рем в таких состояниях обычно думает недолго – у него методика отточена почти до автоматизма: добежать до ванной, пока ноги держат, запереться, нанести первый порез, а следом ещё несколько, пока ледяные тиски не разожмут его лёгкие. Голову поведёт немного в сторону, острота всех ощущений и переживаний спадёт, и он окажется в приятном полузабытьи и расслабленности.
[indent] Он не знает, сколько времени он задыхается в этом внезапном спазме. К горлу подкатывает противный горький ком и перекрывает дыхательные пути, челюсть сама собой сжимается с такой силой, что начинает болеть, и кажется, что вот ещё чуть-чуть, и у него так треснут зубы. По ощущениям проходит что-то около вечности. Потом его постепенно начинает отпускать, но Рем чувствует себя в сто раз более измученным, чем обычно. Как будто не спал целую неделю, уже устал, вымотался – а сон всё равно не идёт.
[indent] До самого утра ему так и не удаётся нормально заснуть. Спит урывками – и то скорее дремлет, просыпаясь от любого малейшего шороха.
[indent] Лучше бы и дальше резался, вот правда. Не нужно было идти на поводу у чувства вины перед Аластором.
***
[indent] Лучше бы не спрашивал. К слабости добавляется предчувствие тошноты. Нет, он, конечно, знал, что Блэк способен на страшные вещи, но всё равно ведь...
[indent] – Да, давай, – выдыхает, радуясь возможности сменить тему. И обстановку.
[indent] Он соскучился по Лондону, по Косому переулку, по орденскому штабу и квартире Аластора, где в последнее время (до того, как окончательно перекочевать под крыло стаи) оставался всё чаще и чаще. Ему, честно говоря, очень бы хотелось, чтобы вот эта часть его жизни, которая наступила после того пресловутого задания, оказалась всего-навсегда кошмарным сном. Вот сейчас он изо всех сил зажмурится, потом резко распахнёт глаза, судорожно дыша – Аластор сразу же утянет его к себе в объятия и тихо шепнёт на ухо, что это всё сон, что ничего страшного не случилось, он здесь, рядом и всё хорошо.
[indent] Рем жмурится, открывает глаза – и ничего не меняется.
[indent] – Фенрир как-то намекнул, что у них есть «свой человек» в Ордене, а я не мог точно сказать, блефует он или нет. И он с меня глаз не спускал. Начал что-то подозревать.
[indent] Рем нервно сглатывает – уже никто и ничто не мешает ему метнуться под защиту Ордена, того же Аластора, но ему всё равно не по себе. Как будто Грейбек может выскочить из-за любого угла и придушить его, как вшивого щенка.
[indent] – А про Сириуса... – начинает он и буквально сразу же осекается, осознавая очень неприятную вещь.
[indent] От этого ему становится так мерзко, что хочется немедленно убраться на край света – где не будет ни Ордена, ни Пожирателей, ни долбанного Аластора, который даже сейчас умудряется его подозревать.
[indent] – Блядь. Ты серьёзно? – Рем вскипает буквально за секунду, – мне, может, напомнить, кто меня туда отправил? Это ведь из-за тебя я там оказался!
[indent] На Аластора он уже смотрит с нескрываемой злобой, разочарованием. С горькой обидой, которая сжирает его с потрохами.
[indent] «Ради тебя я там оказался».

господи, блядь, как бы аластор хотел, чтобы ему было похуй. похуй на семейное призвание, похуй на привитую годами ответственность, похуй на собственную совесть и похуй на людей вообще. как бы он хотел не бегать по всей британии, решая что-то за кого-то, кому это, может, совершенно и не нужно, строить планы, цели и воевать. господи, блядь, как ему надоело воевать. и, господи, как бы он хотел, чтобы не было этого ощущения. ощущения того, что все неправильно, которое горело у него внутри, выжигало, не давало успокоиться и смириться. 

он хмуро переводит взгляд с одного человека на другого, тесно собравшихся вокруг столика и понимает, что желание напиться возрастает с каждой минутой. это его раздражает, потому что отвлекаться аластор не любит. еще больше его раздражает, что напиться ему в ближайшее время не светит вообще. судя по рассказу, ближайшее время продлится пару месяцев, не меньше. не то чтобы раньше у них дела шли хорошо, но не так чтобы паршиво. они стабилизировали работу информаторов, оставшихся в лондоне, более-менее централизовали гебриды и наладили перемещение между штабами. чтобы что? чтобы стендап клуб накрыли. аластор еще больше хмурится, когда ему сообщают о том, что помимо точки сопротивления, пожиратели забрали три порт-ключа. три. муди еще раз косится на стеллаж за барной стойкой, но затем переводит взгляд обратно на говорившего. сейчас вообще нахрен не время для выпивки. да блядь, сейчас даже не время нормально жить, судя по всему.

он не успевает ответить на сообщение одного из ирландцев, сообщивших о раскрытии стендап клуба. его прерывают настолько беспардонно, что он только бровь выгибает, глядя как флетчер сначала врывается в зал, потом чуть не падает, споткнувшись о стул, а затем с уважением смотрит, как мужчина, налевав на все препятствия и даже почти не снизив скорость, направляется к ним.
- ну и какой кретин защитку ставил? — аластор интересуется риторически, скорее, просто для проформы. потому что, во-первых, уже все случилось, во-вторых, из авроров тут только он и марла, так что нечего требовать от гражданских выработки профессионалов, ну и в-третьих, он вообще-то мог и сам все проверить, а не падать в омут с головой в проблемы сопротивления. постоянная, сука, бдительность. мелочей не существует, когда дело касается безопасности, потому что вместо гаса в ним могли ворваться стильные ребята в масках.

а потом до него доходит, что именно говорил флетчер. он не срывается с места, как бы ему ни хотелось, только потому, что за годы службы успел на своем опыте убедиться, что спешить нельзя. аврорат вообще очень быстро учит не торопиться и сначала собрать как можно больше информации. он начинает с простого, как по методичке: удостоверяется, что флетчер действительно тот, за кого себя выдает. затем внимательно изучает переданную записку фрэнка. и снова ничего подозрительного не находит. но ему не нравится ситуация категорически все равно.

аластор зажмуривается на мгновение и трет переносицу. чтобы они ни решили, времени мало в любом случае. фрэнк писал, что помощь не требуется, и муди легко в это мог поверить. лонгботтомы были великолепными аврорами и потрясающими бойцами. и если пожирателей немного, как говорилось в записке, то им можно было только посочувствовать. алиса наверняка уже кого-то поджарила. другое дело, что подпевалы темного лорда туда тоже не погулять пришли, и кто-то из своих  н а в е р н я к а  пострадает, и если жертв избежать точно не удастся, хотелось бы их уменьшить. на другой же чаше весов была вероятность нападения на другие штабы, которая в разы увеличивается, если информация о трех захваченных порт-ключах верна. нападение на шотландский штаб могло вообще быть отвлекающим маневром, чтобы, как только они переместятся в лагерь на помощь, накрыть остальные точки сопротивления. и это ставит их в крайне неприятное положение, в котором любой выбор будет неверным. остается только решить, что именно принесет наименьший урон.

муди никогда не избегал ответственности. но факт в том, что он заебался ее нести. и факт в том, что кретином он не был. к тому же, в отличие от дамблдора, ошибок он допускать не собирался. не собирался скрывать информацию и уж точно не собирался считать других хуже себя, чтобы не давать им участвовать в принятии решений.
- на лагерь действительно напали. записка от фрэнка. он говорит, что они справляют, нападавших немного. и исходя от этого я хочу сфокусироваться на защите остальных наших штабов. решать надо быстро, но я хочу услышать мнение каждого из вас, — аластор передвигает записку на середину стола. она выглядит чуждо, слишком контрастно на темном дереве стола. муди переводит хмурый взгляд с одного участника на другого, приглашая к разговору. и желательно как можно быстрее, не тратя драгоценное время.